Давно уже Ежик не видел такого большого неба. Давно уже не было такого,
чтобы он вот  так останавливался  и замирал.  И если  кто у него  спрашивал,
зачем он останавливается,  отчего замирает. Ежик  все равно бы  ни за что не
смог ответить.
     - Ты куда глядишь, Ежик? - спросила Белка.
     - А, - сказал Ежик. И махнул лапой.
     - Ты что там увидел? - спросил Муравей.
     - Молчит, - сказала Белка.
     - Задумался, - проворчал Муравей и побежал по своим делам.
     А Ежику вдруг показалось, что он впервые увидел этот  лес,  этот  холм,
эту поляну.
     Что никогда-никогда до этого ничего подобного он не видал.
     "Как же так? - думал Ежик. - Ведь я столько раз бежал по этой тропинке,
столько раз стоял на этом холме".
     И  деревья  были  такие  необыкновенные  -  легкие,   сквозящие,  будто
сиреневые, и полны такой внутренней тишиной  и  покоем, что  Ежик не узнавал
знакомые с детства места.
     - Что же это? - бормотал Ежик. - раньше не видел всего?
     И птицы, те немногие птицы,  что остались в лесу, казались теперь Ежику
необыкновенными.
     "Это  не  Ворона, это  какой-то Орел кружит над лесом, - думал  Ежик. -
Никогда не видел такой огромной птицы".
     - Все стоишь? - спросил Муравей. - Я уже вон какую  соломину оттащил, а
он все стоит.
     - Не мешай ему, - сказала Белка. - Он думает.
     -  Думает, думает, - проворчал Муравей. -  Что бы стало в  лесу, если б
все думали.
     - Подумает, и все, - сказала Белка. - Не мешай.
     - Все вы бездельники, - сказал Муравей.  - Все вы друг за дружку горой.
- И убежал.
     А Ежик  про  себя  поблагодарил  Белку,  потому что  он слышал разговор
где-то далеко-далеко, будто говорили на облаках, а он - на дне моря.
     "Какая она добрая, - подумал о Белке Ежик. - Почему я раньше никогда ее
не встречал?"
     Пришел Медвежонок.
     - Ну что? - сказал он. - Что делать будем?
     Ежик  смотрел на лес, на холм,  на Ворону, кружащую за рекой,  и  вдруг
понял, что ему так не хочется отвечать, так не хочется  спускаться со  своей
горы... И  он  стал  благодарно думать  о том,  по чьей доброте на этой горе
оказался.